Ночь с 9го на 10е февраля.

- Лу, я так больше не могу, - Стив где-то на краю сознания понимал, что едва управляется с собственным телом. Руки дрожат до такой степени, что каждую секунду он рискует выронить свой мобильный на пол. Проследить, как тонкий чёрный прямоугольник делает пару оборотов, ударяется углом о горизонтальную плоскость, подпрыгивает и взрывается яркими и бессмысленными деталями. – Приезжай. Я тебя прошу, хорошая моя. Приезжай очень быстро.
Мужчина не нашёл ничего более подходящего, чем среди ночи позвонить одной из старых знакомых. Той, с которой пройдено было не мало и  ком можно было совершенно честно сказать «друг». Это она, чёкнутая Лу, вытягивала его с того света в заплеванной хирургической палате военного госпиталя. Это она напивалась с ним до зелёных чертей, когда война сменилась довольно сомнительным миром, в котором не осталось ничего прежнего. Она приезжала по первому зову во времена страшных ломок и передозов, не уставая раз за разом бороться за совершенно не пригодную для такого высокого занятия жизнь одного старого кретина. Кажется, нечто подобное ей предстояло делать и сейчас.
Реальность ускользала сквозь неплотно сомкнутые пальцы, оповещая о своём уходе ознобом и катастрофическим недостатком кислорода. Было невероятно жарко, как будто отдельно взятая комната разом погрузилась в ад, увлекая следом своего владельца. Единственным прохладным местом казался пол, где Стив и растянулся, стараясь прижаться к нему как можно плотнее, впитывая поясницей лёгкий сквозняк. Голова шла кругом, губы то и дело пересыхали и это невероятно раздражало. Стив облизывал их, кусал в кровь, лишь бы сохранить влагу, моментально испаряющуюся, оставляя по себе кристаллы соли на раскалённой коже. Если смотреть со стороны, можно подумать, что мужчина замерзает, покрываясь корочкой изморози. На самом же деле он горел. Непослушный язык прилипал к нёбу, горели бронхи, желудок и диафрагма сокращались в болезненных спазмах.
Но всё это сводилось на нет, оставалось где-то в параллельной реальности, пока мозг рождал, искажая, невероятные картины.
Рядом лежал Хью, не решаясь приблизиться и тихо поскуливая. Он знал, что рыжая Лу успеет, потому старался ничем не выказывать своё волнение, не раздражать и не навязываться, пусть и переживал страшно.
- Ничего, старик. Твой идиот хозяин просто закроет глаза и подумает. А у Лу есть ключи. Всё будет впорядке, - хрипло рассмеялся мужчина, ощущая, как проваливается куда-то в совершенно иную реальность. Ему было плохо. Ему было невероятно хорошо. Он думал о Горди.

Бесконечные попытки заснуть не увенчались успехом. Стив сначала радовался. Лежал в постели и смаковал свои воспоминания, разбавленные фантазиями. После третьего похода в душ это начало раздражать, а под конец ему хотелось пустить себе пулю в лоб, чтобы не думать. Но пушки под рукой не было, а если и была, Тод не видел достаточно весомого повода, чтобы исключать себя из системы бытия. А потому – он решил искать забвения в ином. И, чёрт возьми, не нашёл.
Давно с ним не случалось такого. Даже если учитывать, что Стивен всегда был натурой страстной, никогда и никто в такие короткие сроки не завоёвывал его разум и тело. А Горди это каким-то чудом удалось. Потому, пожалуй, Стивен и испытывал смешанные чувства по поводу образовавшейся новой зависимости. С одной стороны было до невероятного приятно окунаться в мир собственных фантазий, вымыслов и домыслов. С другой же – это выводило из себя нелогичностью и ярко выраженной эмоциональностью. В конечном итоге Тод не был мальчишкой, чтобы вот так терять голову.
Но справиться с собой не получалось. Ни собственными силами, ни каким-либо иным способом. Даже наркотики не приносили желаемой лёгкости и опустошённости, напротив – наполняли тело той сладостной тяжестью, которая отзывается навязчивым жжением и напряжением в паху.
Сильный и уверенный в общении, способный опекать и заботиться, он никогда не умел работать на себя и беречь. Настроенный на отдачу, он не умел сохранять крупицы себя для себя самого. И это было его самым большим проклятием. Разумеется, если покопаться в механизме, то его альтруизм был эгоизмом чистейшей воды. Забота была орудием власти. Абсолютной и безраздельной. Но когда ты король без королевства и сюзерен без вассала – ты выгорешь в пустоту.

Лес… мощные, гибкие стволы деревьев – горячие и шершавые. Горячий ветер блуждает между ними, затевая какую-то странную, пропитанную сексом игру. Он перебирает ветви и травы, вплетается в общую картину движения, наперерез которой движется зверь. Мощный, огромный, опасный и голодный. Зверь мучим жаждой и ею же гоним туда, где кольце непроницаемой стены бурелома отчаянно колотится сердце. Живое. Единственно нужное, способное хоть немного утолить жар, испепеляющий нутро.
Зверь не имеет постоянной формы. Он меряется, и метаморфозам этим нет конца.
То он становится волком. Огромным и чёрным. И пасть его приоткрыта. Между блестящими его клыками тянутся тонкие нити слюны, вязкие её капли катятся по морде, теряясь в густой жёсткой шерсти. То он обращается огромным котом, гибким, беззвучно рассекающим пространство. Мягкие его лапы – смертоносное оружие, способное растерзать хрупкую живую оболочку в лоскуты. То он становится чёртым переплетением щупалец и бесчисленный пастей. И всё это – дикое, чёрное, идёт на запах, на звук.
Там, под непроницаемым пологом тьмы – он. Хрупкий и звонкий, ломкий и живой. Он боится, он улыбается, он плачет, он смеётся. Он ждёт зверя. Он зовёт зверя. И зверь приближается. Неотвратимо, как смерть, неизбежно, как вдох.
И когда зверь и мальчик схлестнуться в одно…
Стив будет яростен. Снит будет жесток в своей нежности. Он будет возносить мальчишку до небес и упускать, даря сладкое ощущение полёта и предвкушение падения. Но ни за что не позволит упасть и разбиться.
Образы… Образы… Образы…

На какой-то момент сознание проясняется. Ровно настолько, чтобы понять – Лу уже здесь. Она кроет Стива матом и плюёт на пол. Она убить готова, но Тод знает – это она так, для виду. На самом деле ей невероятно хочется в очередной раз стать героиней и в награду получить правду.
А затем новая волна наваждения накрывает, сминает, поглощает.
Мальчишка совсем рядом. От него пахнет кофе и музыкой. От него пахнет жизнью. И он позволяет увидеть всё это в своих огромных глазах. На пересечении взглядов рождаются новые миры, разделяющие и объединяющие одновременно. Их обще дети.
Прикоснуться. Почувствовать лёгкую дрожь невероятно желанного тела сквозь ткань одежды. Обвить руками его талию, привлекая к себе. Скользить ладонями по спине, бокам, по бёдрам и видеть, чувствовать, вдыхать его реакцию. Совсем скоро воздух наполняется терпким и тяжёлым запахов возбуждения. Мальчишка без слов и прикосновений способен вести с ума тем, как он умеет отдаваться и позволять. Позволять касаться, рассматривать, вслушиваться в сбитое дыхание.
Смазанное и влажное касание губ – и мужчину прошивает насквозь раскалённый стержень, разрывая пищевод, желудок, прорывая диафрагму, наполняя горячими испарениями лёгкие. Он не способен сопротивляться. Он не хочет. Отдаётся целиком и полностью, взамен получая всего мальчишку. Так не бывало ни с кем до и никогда не будет после – и Стив понимает это. Даже в бреду, даже на грани.
Возбуждение поселяется вирусом в клетках, искажая нервные импульсы, меняя полностью принцип работы организма, наливая сладостью и мучительным удовольствием. Жгутом обвивается вокруг горла, не позволяя дышать чем-либо кроме приторного аромата вожделения. Кровь меняет свой химический состав, превращаясь в наркотик – единственно правильный и свершено безопасный – один на двоих.
Пальцы запутываются в волосах мальчишки, сжимаются, тянут назад. Тот послушно запрокидывает голову, позволяя сухим губам прикоснуться к нежной коже, пробуя на вкус. Но ненадолго. Вёрткий, мальчик уворачивается, выскальзывает из объятий,  отступает на шаг, дразнясь и распаляя. Это острая, головокружительная игра, которая по вкусу обоим. Она настолько правильная, что в ней нельзя разглядеть привычной пошлости совращения. Напротив.  Исключительно глубокий, почти священный эротизм.
И мужчина падает на колени, вжимаясь лицом в пах юного бога, жадно вдыхая его аромат. Трётся щекой о пах, пока непослушные пальцы расправляются с чёртовой застёжкой на непростительно коротких шортах, стягивают их вниз по бёдрам. Отстраняется, некоторое время, как завороженный, разглядывает естество любовника, запоминая мудрёный узор напряжённых вен, оплетающих ствол, хмелея от вида тягучей влаги, капелькой скопившейся у самого устья уретры. Осторожно напряжённым кончикам языка – слизывает, и рецепторы сходят с ума, взрываясь целым спектром ощущений вкуса и запаха.
Мальчишка тихо, нетерпеливо и настойчиво стонет, вопреки своему хитрому плану подаваясь бёдрами вперёд, упираясь влажной и напряжённой, налитой кровью головкой в губы мужчины, но встретив сопротивление, просто скользит по губам. Но самоконтроль в таких условиях выгорает слишокм быстро. Невозможно держать себя в руках тогда, когда перед тобой – пульсирующий ком удовольствия, закованный в прекраснейшую из оболочек.
Мужчина рычит хищно и голодно, прежде чем позволяет себе соваться с поводка. Скользит губами вдоль ствола, изучая языком переплетение пульсирующих жилок. Зарывается лицом в пах и задыхается от удовольствия. Как сладко, как невыносимо ярко пахнет это невероятное создание! Вбирает в рот его плоть и принимается ласкать со всей возможность страстью, и в то же время не торопясь, даводя любовника до безумия, до несдержанных громких стонов.
Он и не замечает, как меняется их расположение в пространстве. Мужчина оказывается на плу, а его мальчик – над ним, нетерпеливыми судорожными толчками врывается в горячий и влажный рот. Он совершенно не стесняется показать, до чего ему хорошо, до чего приятно. Он кричит, захлёбыааясь удовольствием, а мужчине уже нечем дышать. Он только и успевает сглатывать обильно выделяющуюся вязкую слюну, чтобы не подавиться. И принимает, принимает каждое движение, отчаяннос тараст двигаться навстречу.
Но этого мало. Мало обоим. А потому - мужчина сжимает бёдра мальчика, вздёргивая чуть выше, упираясь языком в тугое кольцо мышц ануса, настойчиво врывается внутрь, лаская, смачивая, подготавливая. И так – до тех пор, пока мальчишка не взмолится, пока слух мужчины не будет ласкать хнычущее от бессильного и всепоглощающего желания «Сти-и-ив!».
А потом – рвануться, опрокидывая ангел на пол, подминая под себя, чтобы прижаться своей плотью между его бёдер и рывком проникнуть внутрь.
С этого момента – они снова одно. Единственно верно функционирующий единый механизм, искрящийся удовольствием. Поза сменяется позой, всхлипы, стоны и утробное, низкое рычание сливаются в единый пульсирующий мир звуков, сконцентрированный в тугом коконе общей эйфории. И так может продолжаться до бесконечности. Так будет продолжаться. Потому, что иначе – не возможно. Эо единственно верный way of life.

- Придурок!
Стив открывает глаза, и понимает, что Лу валяется рядом с ним, взъерошенная и вспотевшая, но невероятно довольная. Она смеётся и отмахивается, стараясь создать хотя бы малейший ветерок. А сам Тод чувствует себя так, будто сорвался с самой высокой звезды и упал на острые камни. Болит всё. И к этой боли нельзя привыкнуть. Её нельзя не чувствовать, но в её паутине вспыхивают время от времени острые искры наслаждения.
- Ч-что? – он поворачивает голову на бок и старается рассмотреть лицо рыжей сквозь влажную пелену.
- Я знаю, что тебе хреново, старик, но ты просто обязан мне это рассказать, - она старается не смеяться, но ничего не получается. Смех – лучший способ дать выход нервному напряжению. – Я никогд ещё не видела, чтобы грёбаный урод едва ли не кончал во время реанимационных работ.

Хью спал. А Стив и Лу сидели на кухне. Стив жадно пил воду, Лу – виски. И попутно сгребала себе в сумку всё найденное в квартире Тода зелье.
- Я теперь тебе жить не дам, - заявила она уверенно, лукаво поглядывая на мужчину исподлобья. А тому оставалось только фыркать смущённо и провокационно улыбаться. – Ты мне всё расскажешь. Я не дура, мудак ты чёртов. И требую подробностей.
- Каких подробностей, милая? – Стив сделал ещё глоток ледяной воды и вобрал в рот льдинку, перекатывая её то за одну щёку, то за другую, откровенно балдея от того, что на смену жару понемногу приходит прохлада.
- Всяких. Ты… нашёл себе кого-то?
- Нет. Это он меня нашёл, - весело фыркнул Стивен, стараясь не скатиться в очередной флешбек, отражающий прожитую на кануне ночь.
- Оп-па! – Лу даже замерла. Улыбнулась в предвкушении и впилась самым пытливым взглядом в лицо Тода. – А вот теперь я просто обязана это услышать.
- Его зовут Гордон. Горди…

- Заруби себе на носу, наркотики не спасут от твоей новой болезни, приятель. Ты должен дождаться. Ты должен идти. К нему, - она стояла на пороге и улыбалась тепло и странно. – Запомни мои слова, старый болван. Ты должен хотя бы раз взять и удержать.
- Я должен хотя бы раз дать парню время, - Стив покачал головой, даже не стараясь спрятать тепло, которое приятно щекотало в груди при каждом упоминании о Лавейене. – Я не хочу брать его силой, Лу. Я хочу быть с ним. Это разное.
- Разумеется, разное, - фыркнула рыжая и ободряюще подмигнула. – Никакой наркоты, никакой выпивки в ближайшее время. Иначе с ним ты будешь только на том свете, и то, только в том случае, если тебе повезёт, и его отправят к тебе в колонию.
- Да понял, я, понял… - отмахнулся Стивен. Он слушал её уже в пол уха.
Теперь, пройдя ад, пронеся сквозь все его круги имя Годрона на своих губах, он был почти до конца уверен: это судьба. А от судьбы нельзя убежать. То есть можно, конечно, но жизнь после этого становится какой-то кастрированной, искусственной.
Значит – нужно было просто подождать. Дать время мальчишке, чтобы тот осмыслил и до конца понял: Стив не призрак из прошлого и не шутка настоящего. Стив пришёл, чтобы остаться. Не сейчас. Намного позже. Но – навсегда.