Стив огляделся по сторонам, сбросил куртку, разместив её на приспособленном под это дело крючке, и с интересом прошёлся по комнате, разглядывая детали. В том, что мальчишке не отказать в изобретательности - это он понял сразу, но теперь у восхищению связанному с дизайнерским решением добавлялось ещё и уважение по поводу толковости оснащения так называемой "конуры".
Странное дело, но вот такие ребята откровенно побуждали Стивена к благотворительности. Хотелось повыспросить, чего не хватает, что нужно починить, что подлатать, что изменить и вообще как можно помочь сделать всё ещё более комфортно и уютно. За последние году мужчина отвык от таких вот помещений, проживая в двухэтажной квартире с хорошей мебелью и аппаратурой. А вот теперь снова столкнулся с тем, что напоминало о бесбашенном студенчестве и тех берлогах, в которых он мог пропадать месяцами. Чего только стоила одна квартира Чарльза. Нет, она, конечно, была немного иного толка. Захламленная, но невероятно уютная. Там устраивались самые тёплые квартирники и самые откровенные посиделки. А самое главное - запах места. Стиву нравился здешний воздух. В нём пахло уютом.
Решив не мешать хозяину дома, он тихо опустился в кресло, продолжая изучать и рассматривать. Теперь уже - книжные полки, дотошно изучая список избранной литературы, и с удовольствием отмечая, что во многом их вкусы совпадают.
"Тепло. Тут - по-настоящему тепло," - отстранёно размышлял Тод, улыбаясь украдкой. - "Здесь хочется присутствовать. Место под стать хозяину. Располагает, внушает доверие. А ты, между прочим, сукин сын, уже раз десять успел подумать о том, что кровать двуспальная, и как должно быть здорово, укутавшись в одеяло тискать мальчишку и так и эдак. Ну не сволочь ли ты после этого?"

- Мне когда совсем делать нечего - я печенюшками балуюсь. Я еще жив так что они вполне съедобны.
Стивен улыбнулся и в последний момент одёрнул себя, а уже вполне собирался потрепать мальчишку по волосам. Теперь, когда Гордон был совсем домашним и раскрепощённым, у мужчины возникало твёрдое ощущение де жа вю, вот только роли были откровенно подменены. Это он, по идее, должен быть на месте Гордона, а Гордон - на его месте. И если так, то Тод мог с уверенностью утверждать, что мальчишке сейчас хорошо, уютно и немного щекотно внутри. Так, будто его распирает совсем детское счастье, немного азарта и всепоглощающая увлечённость.
- А я вот - пироги пеку. Самые разные. И консервирую розы. Только не как варенье, а вот так, как есть. Молодые бутоны засахаряю и потом украшаю ими эти самые пироги.
"Интересно, сколько любовников было у этого мальчишки? Чует моё сердце, что на эту ломкость, на ключицы эти, эти ещё по-детски угловатые плечики клюнула не одна акула. Сколько было лет самому старшему из них?" - мысли возникали сами собой, вне зависимости от общего настроя, который, к слову, был самым домашним и уютным, с налётом нежности и какого-то ностальгического трепета. - "Почувствуй себя Гумбертом, мать твою."
Стив сцапал печенюшку, пару раз мокнул в кофе и откусил, пробуя. чем де таким балуется мальчишка. Оказалось очень недурственно. И даже более того. В магазинах такого не купишь. Кроме обычных ингредиентов было что-то особенное.Кажется. душа, вложенная в изготовление.
- Супер. Действительно очень вкусно. Не стану выспрашивать рецепт. Так у меня всегда будет повод неожиданно нагрянуть к тебе в гости.

Стивен в домашнем освещении мало отличался от Стивена в "Инферно". Только казался чуть проще. Не выбивающимся из толпы, а потому заметным, а просто "своим". Парнем, у которого в голове прокручиваются лучшие песни с винилов, а в душе сотни пройдённых и тысячи не пройденных дорог. Эдакий потрёпанный и потёртый жизнью странствующий рыцарь, которому эта потрёпанность только придавала шарма. Подтянутый и мощный, он являл собой какой-то микс из образца стабильности и взрывного темперамента, увлекающего во всякого рода авантюры.
Теперь было проще разглядеть и трёхдневную небритость, и чешуйки подсохшего эпителия на вечно обветренных губах, и тонкие белые ниточки многочисленных шрамов на плечах и груди. Обычный такой дядька из плоти и крови, но с какой-то цепляющей изюминкой, едва уловимой на ощущенческом уровне деталью, которая не давала отвести взгляд.
- С удовольствием принесу тебе пирог. И не кусочек, а целый, сладкоежка, - мужчина поджал губы и улыбнулся.
Если долго приглядываться к лицу Стивена, то в какой-то момент можно заметить, что он почти не моргает, во все глаза разглядывая Лавейена. На самом деле он просто присматривался и думал, что так неимоверно остро берёт его за живое, что привлекает настолько, что говоря о пироге и наслаждаясь непринуждённой атмосферой, заставляет излучать едва скрываемый эротизм, разворошенный этим мальчишкой.
Отхлебнув немного кофе, Стив присоединился. Достал из пачки сигарету, спустился на пол, поудобнее усаживаясь напротив и удобно откидываясь назад, опираясь спиной на кресло.
- А у тебя действительно уютно. Так что уверен, у меня не раз возникнет желание побывать здесь. И, судя по всему, я поддамся этому желанию... Мне так кажется.

Стив наблюдал за мальчишкой с лёгким удивлением, совершенно не следя за собственной мимикой, прищурившись и чуть приподняв бровь. Конечно, он не дурак, а потому - догадывался, что за мыслишки сейчас носятся в милой лохматой голове Гордона. Другие - не заставляют вот так вот краснеть и отводить взгляд, нарочно сосредотачиваться на чём-то, что, в общем то не интересно, но куда более безопасно. Наверное ещё и мантру про себя какую-нибудь твердит, вроде "я приличный мальчик, я с первым встречный олдовым хреном в постель не ложусь". Подобные соображения вызывали улыбку, а помимо - приятную сладкую дрожь где-то внутри, амплитуда которой увеличивалась к низу живота. Потому, понимая, что и сам на соображения не чист, Стивен решил никак не комментировать поведение Лавейена, чтобы не смутить и автоматически не смутиться ещё больше.   
- Если хотите, можем фоном музыку включить. Вам к патефону ближе тянуться...
А вот это уже звучало приговором Стивновской выдержке. Он потянулся к патефону, изучая попутно взглядом стопку винилов и выделяя именно то, что хотелось послушать сейчас. Так, чтобы точкой в нынешнем напряжении, довольно приятном, не не разрешённом. Порадовало наличие Боба Марли, Рэя Чарльза, Джимми Морисона. Утехой для глаз старые альбомы Битлов и Пинк Флойд. Но выбор остановился на Цеппелинах, альбоме 1973-го года.
Медленно извлёк пластинку из картонного конверта, закрепил и опустил иглу. Данный процесс Тод находил не в меру эротичным, вызывающим ряд специфических ассоциаций. С сексом, с пусканием яда по венам, с отголосками преобразованного декаданса. Скольжение иглы по вращающемуся диску пластинки было зрелищем гипнотизирующим, заставляющим рефлекторно потянуться к горлу, чтобы ослабить хватку галстука, которого сейчас на Стиве не было. А потому мужчина сглотнул напряжённо и силой оторвал взгляд от завораживающего зрелища, возвращаясь в свою исходную позицию.
Музыка наполняла всё тело, заставляя вибрировать и поддаваться инстинктам. Нервно дёргался кадык в тщетной попытке сглотнуть слюну. Пришлось даже глаза прикрыть, чтобы не смутить Гордона совершенно затуманенным, потемневшим и лихорадочно поблёскивающим влагой взглядом.
- Умели раньше делать музыку, - Стив улыбнулся уголками губ, сознавая, что голос охрип окончательно, и то и дело срывался на низкий рычащий шёпот.

Стивен совершенно механически сминает окурок дотлевшей сигареты в ладони, выбрасывает его в пепельницу и подкуривает следующую, так и не открывая глаз. Это сейчас опасно. Он пнимает до какой степени. Знает, что сейчас все детали паззла сложились так, что стоит зафиксировать цель прицелами зрачков, и столкновение будет неизбежно.
Мужчина сгибает колени, широко их разведя, и опираясь на них локтями. Сама расслабленность в позе но! - как бы не так. Если хорошенько присмотреться, то не сложно заметить, как под кожей перекатываются напряжённые мышцы, как играют желваки, как едва уловимо для глаза то напрягаются, то расслабляются внутренние стороны бёдер. Дыхание ощутимо сбивается, а потому затяжки шумные, немного свистящие, так, будто дым вперемешку с воздухом преодолевают какое-то препятствие на пути к лёгким.
Кажется, где-то там, в своих мыслях, Тод уже занимается сексом. Неторопливо, плавно, вдумчиво, но в то же время мощно. Запрокидывает голову и, надеясь, что музыка тщательно замаскирует - тихо стонет-рычит. Пепел с кончика сигареты, всё ещё тёплый, почти горячий, падает куда-то на ключицу и катится ниже, прогревая и вызывая волну дрожи.
"Вот мы и приплыли, старик. Ты балансируешь на грани взрыва. Ты потенциально опасен. Чувствуешь, как сквозь сигаретный дым и запах кофе ты улавливаешь запах тела этого невероятного мальчишки? Ты же прекрасно знаешь, что это значит, грёбаный охотник. Это значит, что ещё немного, и ты плюнешь на приличие и гостеприимность. Ты разложишь его прямо здесь, на полу. Говорили тебе. сукин сын, не играйся с наркотиками, а ты? Ты Цеппелинов поставил. Давай. Пробуй теперь удержаться. И колени сведи, мудак! Ну и что, что будешь на девочку-целочку похож? Зато Горди не увидит, как у тебя стоит железобетонно. Нехрен мальчика в краску вгонять. "

- Смешно, да? - Стив приоткрывает один глаз и с интересом наблюдает за Гордоном, который изо всех сил старается привести себя в порядок, и тем самым ещё больше заводит себя. Да ещё и своего гостя в придачу. Вряд ли мальчишка отдаёт себе отчёт в том, как сейчас двигается и как выглядит со стороны. А вот Стивен подмечает каждую деталь, и от этого становится непростительно жарко и тесно в туго обтягивающих джинсах и липнущей к влажной коже майке. - Мы думаем об одном и том же, ощущаем примерно одно и тоже, но ведём себя как школьники-девственники, ожидающие, что скоро придут чьи-то предки, и если попалят - то оторвут головы на ровном месте.
Тод тихо смеётся, выпуская струйку дыма к потолку и качает головой. Чуть подаётся бёдрами вперёд, устраиваясь полу-лёжа, закидывает ногу на ногу, и, наконец, без зазрения совести разглядывает парня, не отводя взгляд.
- При чём всё дело в воспитании. Ты - слишком воспитан для того, чтобы спровоцировать меня. Я - слишком воспитан для того, чтобы повести себя по-свински и воспользоваться твоей гостеприимностью. Мы гениальны.
Мужчина фыркнул весело, в пару затяжек докурил одну сигарету и подкурил следующую от окурка. Ситуация в равной степени забавляла, причиняла лёгкий дискомфорт в конкретных участках тела, и в то же время казалась в некотором смысле романтичной. Куда более щекотливой, чем если бы они набросились друг на друга ещё там, в клубе, и долго, страстно любили друг друга где-нибудь в туалете. Нет, в таком раскладе тоже нашёлся бы кайф, но не было бы этой душевности, едва ли не девственной чистоты, которая и заставляла Стивена сомневаться и держать себя в руках.

- Без обид, сэр, но мы выглядим как два придурка.
Теперь, когда Горди был совсем рядом, когда его тёплая ладонь пробралась под тонкую ткань майки, и каждым своим ненавязчивым движением заставляла напрячься, чтобы подавить сладкую волну дрожи, чтобы не выказать себя с головой; когда бедро мальчишки вот так вот запросто вжималось в пах Стива; когда не приходилось жадно вынюхивать его запах, а можно было надышаться им всласть, - Тоду стало значительно легче. И немного веселее. Он прокручивал в голове только что сложившуюся ситуацию, и мысленно смеялся над собой.
Это же надо вот так - едва ли не со старта прореагировать на мальчишку, стоически терпеть, даже попридержать его в ответственный момент, пройти по морозу несколько станций, чтобы остаться в приятной атмосфере наедине, что НИЧЕРТА не делать и стесняться, как школьник. Кажется, Лавейен сам дал понять, при чём намного раньше, что совершенно не  против такого вот окончания довольно приятного вечера. А если парень не против, и Стив подумывает об этом - так зачем стоит дело и стоит ли строить из себя паиньку, когда изнутри уже порыкивает голодный зверь, учуявший в кои-то веки стоящую добычу?
- На самом деле я просто ждал, когда ты начнёшь приводить в исполнения свои угрозы про домогательства, - шёпотом признался Тод, обжигая горячим дыханием висок мальчишки. Ладонь с лёгким нажимом скользнула вдоль его позвоночника вниз, ненавязчиво, но с лёгким оттенком властности сжала ягодицу. - Может я просто не люблю утренних разборок со своей совестью? А теперь у меня есть детская но верная отмазка - "он первый начал", - тихо рассмеялся и погасил окурок в пепельнице.

Стив ещё некоторое время просто разглядывает мальчишку, ненавязчиво оглаживая его бёдра, бока, забираясь ладонями под майку и исследуя его кожу на ощупь. Он, вроде, слушает, но не слышит, что говорит Лавейен. Уж слишком громко звучат в голове Цепелины и шумит кровь в висках. Так прогревается мотор чего-то двухколёсного и мощного на светофоре, перед рывком на первой космической.
- Сделай музыку громче, - спокойно и тихо произносит Стивен, легко и непринуждённо усаживая парня себе на бёдра. Гордон сейчас кажется ему невесомым, как будто сотканным из сигаретного дыма, наркотического прихода и сладостных иллюзий. Чего уж греха таить, Тод был падок на таких вот мальчишек, которых с натяжкой можно назвать парнями. А потому в глазах мужчины Горди выглядел куда более невинным и хрупким, чем был на самом деле. Весь мальчишеский опыт в области секса аннулировался и обстановочка конкретно отдавала растлением несовершеннолетних, что ещё больше подстёгивало. И откуда только бралась эта выдержка, которая позволяла не хрипеть и запинаться от возбуждения, а с точностью присущей нейрохирургам и военным отдавать приказы. Ненавязчиво, умело маскируя под просьбы, но так, чтобы не возникало желания эту просьбу не выполнить. Потому - довольно крепко сжимает талию и легонько подталкивает Горди на себя, намекая на то, что следует наклониться.
Он уже чувствует, как парень подастся всем телом вперёд, чтобы дотянуться до патефона, как плотнее вожмётся ягодицами в пах. Тогда будет не трудно уткнуться носом в вырез майки, чтобы вдохнуть запах его разгорячённой кожи, или осторожно прикусить через тонкую ткань сосок.
Предвкушение сводило с ума, заставляя раскаляться и мелко дрожать, как во время острейшего и ярчайшего из приходов, и дорогого стоило не застонать.

Стивен откровенно дуреет от этих ощущений. Чуть подаётся бёдрами навстречу, смещает ладони чуть ниже и помогает мальчишке ерзать ритмичнее и ощутимее. Запрокидывает голову, подставляя шею касаниям Горди и тихо, довольно рычит. Пусть мальчик поиграется немного, тем более, что эта игра в лёгкие, едва ощутимые прикосновения интригует и распаляет, позволяет быстрее протекать процессам загрузки нужных программ и настроений, и в то де время даёт отсрочку, чтобы Стив успел себе напомнить, что стоит быть поаккуратнее, понежнее.
Забирается ладонями в джинсы мальчишки, сжимает его ягодицы и удовлетворённо выдыхает. Ему всегда нравились вот такие - упругие, подтянутые, достаточно тощие, чтобы можно было назвать "мальчишескими". Не то, чтобы у Тода были склонности к откровенной педофилии, но он всегда ценил нечто хрупкое и до поры до времени невинное. Гордон замечательно вписывался во все предпочтения. И как собеседник, и как партнёр в танцах или раскуривании всяких веществ, и как источник вдохновения сексуального толка. Разумеется, в голове Стива не всё выглядело так упорядочено, оставаясь на грани понимания и ощущения.
Мужчина медленно облизывает пересохшие губы и заставляет себя приоткрыть глаза, чтобы поймать Лавейена в поле зрения. Этот взгляд пугал и притягивал одновременно. Хищный, опасный, налитый влагой. Радужная оборочка стремительно темнела, приобретая вишнёвый оттенок.
- Я постараюсь быть хорошим, Горди. Я не хочу тебя обидеть, мальчишка, - всё так же спокойно и уверенно. - Потому... Подсказывай мне, ладно?
И, не дожидаясь ответа - рывок вперёд, чтобы жадно впиться в податливые, чуть подрагивающие губы Гордона уверенным, напористым поцелуем, страстным и сладким, наполненным нежностью на грани с болезненностью.

Из нынешнего положения было довольно легко опрокинуть Гордона на спину и вжать его в пол тяжестью своего тела. Довольно щадяще, опираясь на один локоть так, чтобы мальчишка не задохнулся. Свободной рукой задирает на нём майку и принимается скользить губами вниз. Легонько прикусывает подбородок и продолжает свой путь в низ по шее, целуя, кусая и потом зализывая едва краснеющие следы от своих зубов.
Спуститься к ключицам, самозабвенно вылизать ямочку между ними, жадно собирая вкус кожи, слегка влажной от пота и солоноватой. Прикусить ключицу и спуститься ещё ниже, теперь уже изучая грудь, покусывая соски, лаская их языком. Всё это происходит как-то невероятно стремительно и в то же время плавно, как будто во времени произошёл сбой, и теперь оно прыгало туда-обратно, не позволяя сориентироваться в своём течении. Сколько это длится? Пару минут или пару секунд?
С такими, как Стив можно было быть эгоистом, гедонистом и лентяем. Можно было просто расслабиться и получать удовольствие. А можно было и иначе - вступить во взаимодействие и тогда игра становилась непредсказуемой. В ней в равных пропорциях смешивалась опасность и нечто, сулящее невероятное удовольствие.
Сам же мужчина сейчас был весь в процессе, весь в движении. Он старался не думать, потому что мысли текли не совсем в то русло. Скорее даже - совсем не в то. Ему было интересно, что чувствует Гордон, о чём он думает. Сколько вот таких вот любовников было у него? И предположение о том, сколько же - рождало практически собсвеническую ярость. Разумеется, сиюминутную. Но достаточно ощутиму, чтобы ненароком спугнуть мальчишку излишней страстностью проявлений своего желания. В этом было нечто первобытное, древнее, что-то, чем руководствовались далёкие предки, выбирая себе в любовница девственниц. А потому Стив гнал эти мысли, полностью посвящая себя ласкам, которыми он одарял мальчишку.

Податливость мальчишки только разжигает глубокие, неискоренимые животные инстинкты, редко находящие выход в полной мере. А потому Стив решает, что самое время позволить себе большее, чем невинные касания губ и скольжение рук вдоль гибкого молодого тела. Ему невероятно хотелось вклеймиться, впечататься в парня, оставаясь в нём неизгладимыми следами, отпечатками пальцев и чего-то более весомого.
Тод чуть приподнимается, расстёгивает джинсы мальчишки и рывком стягивает их вниз по бёдрам, вместе с бельём, практически тут же властно и уверено накрывает его раскалённую, подрагивающую от напряжённого возбуждения плоть. Сжимает в ладони и непростительно неторопливо проводит большим пальцем по влажной от естественной смазки головке, тем временем снова приникая губами к губам Горди и сладострастно рыча. Как ни крути, а нет более острого кайфа, чем ощущать, до чего ты, одним только своим существованием, доводишь своего партнёра, чувствовать, насколько он хочет тебя, насколько готов принимать твои прикосновения. Казалось, убери он руку, и Левейен подастся бёдрами вверх, стремясь вернуть сладостное ощущение жёсткой горячей ладони на своём члене.
"Твою мать, Горди... Твою мать... До чего же с тобой хорошо, мальчик. До чего же по-настоящему. Оно того стоило. Стоило десятков, сотен моих спусков в подземку, этих быстрых резиновых суррогатных половых актов на скорую руку. И я готов ждать ещё столько же, чтобы потом случайно встретить тебя снова и ощутить настоящий вкус настоящего удовольствия."
Медленно, в такт очередной Цеппелиновской композиции, начинает скользить вдоль ствола, от корня к самой головке, склугляя движение кверху, сжимая её в кулаке так, будто старается ещё выдавить пару капель смазки, и обратно.

- Тс-с-с, не торопись, - выдыхает Стив и легонько прикусывает его нижнюю губу, суть оттягивает на себя, посасывает и отпускает. На самом деле невероятно хочется, чтобы всё случилось. И случилось как можно скорее, потому, что терпеть и сдерживаться было почти невыносимо. Невероятно сладко ныло внизу живота, по венам, выжигая остатки здравомыслия курсировала раскалённая лава крови. Но мужчина твёрдо решил не переходить черту. По крайней мере не сейчас.
Лавейен, по его скромному мнению, заслуживал намного большего, чем страстный и быстротечный секс, после которого оба завалятся на боковую, а утром придётся быстро сваливать, чтобы не пересечься взглядами, полными едва различимого чувства вины и почти безразличия. Слишком уж хорошо было рядом, настолько, что разменять это ощущение уюта на пару-тройку оргазмов Стивен бы не решился.
Хотя и у этого решения была поправочка. При всей своей властности и агрессивном напоре, большой хищник точно так же накрепко попался в ловушку, превращаясь в почти безотказного палача, согласного выполнить любое пожелание своей невероятной, гибкой жертвы. Чтобы окончательно не пропасть, заглянув мальчишке в глаза - Тод вгрызается в его шею, едва балансируя на границе боли и наслаждения. Выгибается, подаётся ладоням Гордона, но не позволяет большего, чем стоит позволить сейчас, тем временем самозабвенно, чуть жёстче, чем стоило бы, ласкает плоть мальчишки, упиваясь его дрожью, всхлипами и сорванным дыханием.

- Дав-вай, Горди... Не сдерживайся. Это ни к чему, - хрипло выдыхает на ухо парню, не прекращая двигаться, тереться, глухо стонать от ни с чем не сравнимого удовольствия. Во многом Стив был несколько неорденарен, в том числе и в вопросе секса. Удовольствие партнёра было для него едва ли не острее, нежели своё собственное; любование чужим оргазмом было едва ли не вершиной эстетического удовольствия; ощущение горячего семени на своей коже было едва ли не самым откровенным признанием. А потому он вкладывал всю свою страсть в каждое движение, в каждый вдох и выдох, в каждое касание губ и непроизвольное движение бёдер.
Кроме всего прочего ликовал и тот самый зверь, затаённый в переулках души Стивена. В такие моменты он ощущал особую головокружительную власть, зная, что удовольствие избранной жертвы целиком принадлежит ему. И как скоро эта самая жертва вознесётся к пику - тоже зависит от него. И сам этот пик будет знаменован его и только его знаком. А потому зверь требовал ещё и ещё, и явно не собирался останавливаться на достигнутом. Ночь обещала быть долгой и непростительно жаркой. И если уж и гореть в этом райском отсеке ада, в котором воздух выжигается быстрее, чем ты успеваешь сделать вдох - то только вместе.
"Гордон, мальчик... Что в тебе такого, что сводит меня с ума? В чём твоя загадка? Каким хитрым образом ты заманил меня в эту ловушку? Я не привык... То есть я совершенно отвык хотеть вот так. Остро, ярко, ненасытно до бесконечности. Давай мы сделаем вид что до меня ты не знал чужих рук, чужих губ? Давай притворимся, что сегодня ты настолько же принадлежишь мне, как я принадлежу тебе?" 

Стив судорожно выдыхает, прислушиваясь к дыханию мальчишки, улавливая и впитывая в себя его дрожь. Чуть расслабляет пальцы, позволяя семени обжечь живот, и задыхается от остроты ощущения, от неимоверного, яркого удовольствия, накрывающего его самого. Это чем-то похоже на оргазм на всех уровнях восприятия, как на физическом, так и на физиологическом. Только не его. Он будто чувствует всё вместе с Гордоном, как тогда, когда они сходили с ума на танцполе.
Некоторое время, как и Лавейен, не может ни пошевелиться, ни вдохнуть, чувствуя, как в напряжении подрагивают мышцы нижнего пресса, как сладкой судорогой сводит диафрагму. Но пара мгновений, и мужчина приходит в себя. Снова целует чуть ниже уха, и, будто успокаивая, поглаживает плоть мальчишки едва подрагивающими пальцами.
- Вот так, Горди... - улыбается Стив и легонько прикусывает мочку его уха. - Отдышись немного. Мне кажется, что с меня ещё не хватит. Ты невероятно красивый в такие моменты.
Вряд ли Тод отдавал себе отчёт в том, что он говорит, но слова сами собой срывались с губ, неуловимо вплетаясь в музыку, наполняющую помещение тёплой вибрацией.

- Горди... мальчишка, ты что творишь? - тихо смеётся, приподнимаясь на вытянутых руках, сбегая от невероятно приятных прикосновений. Стивен был уверен, как и всегда, что своё удовольствие он ещё получит. И получит с лихвой. Потому не торопился. В конечном итоге меньше всего хотелось дать осечку или просто насытиться и таким образом оборвать развитие сладкого безумия, наполняющего эту ночь. В конечном итоге Тоду было уже не семнадцать, и в последнее время всё чаще и чаще он сталкивался с проблемой того, что на второй заход пойти не получалось. А точнее - не хотелось. Мозгами он абсолютно точно понимал, что дело было скорее в партнёрах, чем в нём самом, но тем не менее едва уловимое опасение оставалось, и Стив решил не испытывать судьбу. По крайней мере не сейчас.
И тем не менее он был невероятно признателен Гордону за его желание поделиться с ним своим удовольствием, отдать столько же, сколько получил. Подобное стремление было редкостью в этом времени и в этих местах. Лет двадцать назад - ещё куда ни шло. А сейчас каждый стремился урвать свой кусок кайфа или денег. Лавейен же оставался открытым и от всей души разделял себя со Стивом. Наверное, в этом была ещё одна ловушка, окончательно прочно сомкнувшаяся на том, что называется душой.
Не позволяя развить начатое, мужчина плавно скользнул вниз, прочерчивая кончиком языка дорожку от ямочки между ключиц до пупка мальчишки, и принялся зацеловывать низ его живота и бедренные косточки, время от времени приятно царапая кожу зубами.

Мужчина отвечает на поцелуй почти так же нежно. Вот только манера, собственный стиль - это то, что никуда не девается, каким бы ты ни старался быть. Потому и пьянящая нежность мешается всё с тем же напором, однако немного поменявшем окрас.
Стив похож всё на того же степенного и мощного льва, в котором вдруг проснулся игривый и любопытный львёнок. И вот теперь, после того, как Тод нашёл ещё несколько чувствительных местечек Гордона, исследовательский интерес разгорелся ещё сильнее, а потому когда Гордон прервал его увлекательное занятие, Стив чуть не заскулил обиженно. С другой же стороны... Ему было невероятно важно чувствовать мальчишку, баловать его теми ласками, которые будут приятны ему в данный момент. А потому сейчас всю свою страсть и самоотдачу мужчина вкладывает в этот поцелуй. И как только Лавейен на секунду отстраняется, чтобы вдохнуть - выскальзывает из его рук, снова спускаясь вниз, недвусмысленно трётся щекой о его пах, царапая чувствительную кожу щетиной и довольно урчит, так, будто дорвался таки до персонального источника удовольствия.
Вдыхать запах парня, облизывать оставшиеся на коже капельки семени - вот что сейчас хотелось Стивену больше всего. Играть, дёргать за ниточки нетерпения, разжигая огонь с новой силой, доводя до исступления, чтобы потом подарить вожделенное наслаждения. За долгие годы употребления всякого рода веществ, Тод просёк один маленький секрет: для того, чтобы ощутить удовольствие по полной программе, нужно довести едва ли не до болезненной ломки, откровенного сумасшествия, позволить желанию разрастись внутри грибом ядерного взрыва.

Стив вовсе не замыкается, он весь нараспашку. Стоит только приглядеться, и несложно будет поддеть самую чувствительную струну острыми коготками и потянуть её, заставив мужчину сходить с ума. Вся беда была в том, что не находилось смельчаков, которые отважились бы поверить в то, насколько всё просто. Вот и Гордон просматривал эту маленькую хитрость, проскальзывал взглядом мимо. Это всегда удивляло Стивена и повергало в некоторое недоумение, уже потом, когда смакуя воспоминания он разбирал их на мельчайшие фрагменты. Всегда, начиная с самой ранней молодости мужчины, с самого первого сексуального опыта, любовник или любовница не могли принять той простой истины, что самым большим кайфом для Тода являлась элементарная вещь - видеть, чувствовать, слышать, как возбуждена жертва его манипуляций, как ей хорошо.
Стив всегда был наблюдателем, и возможность прочувствовать то, что чувствует его партнёр вызывало наивысшее удовольствие, наиярчайшее восхищение и возбуждения. К этому он стремился по жизни, об этом грезил в сексуальных фантазиях. Но человечество носило в себе изъян неверия в силу собственного же эгоизма. В то время, когда каждый знал о собственном эгоизме, и пытался разглядеть его в другом, Тод открещивался от этого в постели, всецело посвящая себя любовнику.
Как и сейчас, когда щекотал дыханием и кончиком языка кожу, пробираясь всё ближе и ближе к паху, когда шершавые его горячие ладони скользили вверх по внутренним сторонам бёдер Гордона.

И всё-таки была некоторая прелесть в том, чтобы не мочь реализовать своё зашкаливающее желание здесь и сейчас, оттягивая всё до последнего момента. Стивен при каждом новом непроизвольном движении ощущает до чего же невыносимо горячо и влажно в собственных джинсах. Но всё это между делом, так, фоново. А на первом плане сейчас мальчишка. Горячий, чувственный, открытый, сумасшедший. Гордон как раз подходил к той точке, когда ни остановить, ни остановиться уже не получится. Осталось только поманить пальцем и отдать нужное указание.
Сложно было выразить словами, до какой степени Стивен был благодарен Лавейену за то, что тот не спешил, позволяя вдоволь насладиться процессом изучения тела, реакций, запахов и вкусов. Отстранившись всего на секунду, лишая парня горячих своих губ, чтобы судорожно выдохнуть, Тод впивается взглядом в лицо мальчишки и вбирает его горячую напряжённую плоть в рот так глубоко, как только может, пропуская сквозь плотно сжатые губы.
И тут же начинается невероятная свистопляска с невероятным ритмом и скольжением языка по всей длине, с лёгким царапаньем зубами и вычерчиванием невероятных узоров по головке. Как раз попадая в каждую ноту замысловатого гитарного соло.
Стивен несдержанно, громко стонет, сжимает бёдра парня едва ли не до синяков, не позволяя ему сбежать, отстраниться, прервать это невероятное действо пропитанное невероятной страстью, жаром и навсегда запоминающимся вкусом. Мужчина уверен, что даже после, когда всё это закончится, останется позади, время от времени и, зачастую, в самые неподходящие моменты, он будет снова и снова ощущать этот вкус каждым чёртовым рецептором своего языка, мысленно возвращаясь в эту ночь. Потом - рехнётся окончательно, будет искать, сходить с ума, мечтать. Он знает это уже сейчас, а оттого ещё более жадно впитывает и запоминает.
Стив не замечает, как совершенно непроизвольно трётся всем телом о подлежащую поверхность, чтобы хоть как-то разрядить напряжение. Собственное удовольствие сейчас является совершенно несущественным на фоне того, что испытывает Гордон, и чем жадно упивается дорвавшийся до вкуснейшего из лакомств хищник.

В какой-то момент Стивену кажется, что первым не выдержит именно он. То, что творил с его сознанием мальчишка было не передать словами. Череда ощущений, мыслей, впечатлений, этот невероятный вкус смазки вперемешку с семенем - всё это было выше его сил, застилало глаза пеленой удовольствия, разбивая мир на осколки разноцветной мозаики. И осколки эти впиваются в тело, проникают под кожу и битым стеклом циркулируют с кровотоком, вспарывая мужчину изнутри, позволяя эйфории проникнуть в каждую клеточку его тела.
Но нет. Нужно сдержаться. Ещё совсем немного. Довести мальчишку до очередного взрыва, раскроить его реальность, позволить отпустить себя и наполниться музыкой, кайфом, Стивеном. Только так, и никак иначе. Оттого ласки Стивена становятся напористее, быстрее, острее. Он освобождает наконец бёдра мальчишки из тисков своих пальцев, позволяя двигаться так, как Гордон захочет, и концентрируется целиком и полностью на самых чувствительных участках его тела, поглаживая и царапая, сжимая и лаская едва ощутимо, путая в ощущениях - ярких и контрастных. И так - пока Тод ещё в силах двигаться, мыслить, дышать. До тех пор, пока разум не откажет функционировать, прогибаясь под напором инстинктов, вопящих во всё горло о том, до чего же хочется проникнуть в это гибкое, упругое тело, растворяясь в нём и наполняя собой.

Когда мальчишка дал себе волю, когда начал двигаться так, как нравится ему, когда начал задыхаться в предоргазменной дрожи, Стив только и мог, что стонать хрипло и глухо, жмурясь едва не до боли или отчаянно моргая, стараясь избавиться от непроглядной пелены перед глазами, в тщетной попытке разглядеть. В какой-то момент, когда Гордон замер, изогнувшись, протолкнув себя в самое горло Стива, обжигая его семенем и заставляя хаотически сокращаться мышцы, мужчина и вовсе выпал из этого мира, полностью посвящая себя едва ли не священному действу, мелкими глотками вбирая в себя семя Лавейена. И вместе с семенем тело наполнялось какой-то невероятной ясностью, лёгкостью на грани с обмороком.
Теперь он видел. Во всех деталях видел парня, раскинувшегося на полу, жадно пытающегося дышать. Вот такой вот, распятый оргазмом, потерянный в параллельных реальностях, черпающий кайф из самого только воздуха, Гордон был прекрасен до невозможного, уподобляясь юному богу, способному созидать миры. И теперь, опираясь на непослушные дрожащие руки, Стивен жадно изучал его, снимая десятки тысяч кадров в секунду, запечатляя их на сетчатке.
- Господи, парень... Ты... ты невероятный. Ты... - Тод поджал губы и покачал головой, понимая, что слова бессильны. Они слишком пусты, а вложить в них всё то, что он сейчас переживает - просто не является возможным.

- Обнимите меня, Стив... Мне невероятно холодно без Ваших губ... рук... Обнимите меня... и не отпускайте...
Мужчина вздрагивает, и повинуется, падает рядом и сгребает мальчишку в мощные тиски объятий. Так, словно никогда не отпустит. Да он и не отпускал бы. Никогда. Вот только здравомыслие говорит, что впереди будет сон. А после сна, на утро, когда вся эта буря эмоций поуляжется, останется благодарность и сладкие воспоминания, вызывающие улыбку. И чёрт его знает, что дальше. Именно поэтому так крепки его объятья, а дыхание - глубокое, жадное, будто воздуха не хватает. Он старается уловить, насытиться вдоволь, навсегда оставить этот момент внутри себя, чтобы возвращаться в него холодными вечерами, когда не удаётся найти ни убежища, ни отрады.
А потом - рука мальчишки, горячая и немного влажная, скользит по его груди, животу, отбивая желание и возможность дышать, превращая в комок ожидания и напряжения - сладкого и немного болезненного. Благо, та грань, на которой балансировал Стив снова отдалилась. Иначе бы он кончил, как только ладошка Лавейена накрыла его член. Он глухо застонал прикусив губу, зажмурился и помотал головой, чтобы привести ощущения в порядок. Тщетно. Никакого порядка у них не было. Только зашкаливающее удовольствие, так, будто Гордон ласкает оголённые нервы.
- Идите ко мне... в меня... Я хочу Вас... хочу чувствовать всего, без остатка...
И Тод распахивает глаза. То, что творится на их дне - не поддаётся никакому описанию. Безумие, вожделение, восхищение, жажда, которую не утолить ни одним прикосновением в мире, ни одним оргазмом. Жажда предназначенная только этому сумасшедшему парню.
- Ты... - слова через силу вырывались из охрипшего горла. К тому же надо было собраться, для того, чтобы строить более ли менее удобоваримые конструкции. - Гордон... Ты действительно этого хочешь? Я...просто очень хочу, чтобы тебе... было хорошо.
Наверное, он говорил какой-то бред. Ну или по крайней мере совсем не то, что хотел сказать. Но большего его воспалённый желанием мозг сконструировать и воспроизвести не мог, третируемый бесчисленным множеством нервных импульсов невыносимого удовольствия.
Стивена колотит крупной такой дрожью. И жар его - почти патологический, почти болезненный, словно мужчину всерьёз лихорадит. А он и не замечает. Он не замечает ничего, кроме глаз Гордона и его руки на своём до боли напряжённом члене.

- Тогда советую тебе пр-рекратить прямо сейчас... иначе я рискую... кончить ещё до того... как по-человечески стяну джинсы, - тихо смеётся Стив, понимая, что ни словом не лукавит. И дело даже не столько в том, что весь его организм, каждая клеточка пропитана желанием прикосновений, сколько в осознании близости Гордона, его желания, его готовности и мягкой податливости. В том, что это именно он прикасается и прикасается вот так - откровенно, искренне, желая поделиться неподдельным удовольствием. А ведь просто чувствовать дрожь мальчишки, его движения, его дыхание на своей коже - это уже нечто неописуемое, невероятное, фантастическое.
Наспех Стивен расстёгивает джинсы окончательно и вместе с бельём спускает вниз по бёдрам, предоставляя мальчишке полный доступ, словно немое согласие на что угодно, что только способно взбрести в его голову. Непроизвольно толкается навстречу его ладони, противореча собственным словам, упиваясь этим скольжением в кольце плотно сжатых пальцев. Нет, мужчина не был пассивен и не бездействовал. Он изучал ладонями тело Гордона, заставляя расслабиться, открыться окончательно, создавая иллюзию мерного покачивания на волнах сладкой истомы, обещающих настоящий шторм.

На какие-то пару мгновений Стивен перестаёт быть собой, превращаясь в хищную камеру наблюдения, жадно отслеживая каждое движение парня. Зрачки - расширены настолько, что от радужной оболочки остаётся едва заметный ореол. Сердце колотится так, что Тода едва не подбрасывает на полу, а из груди вырывается мощный, наполненный невероятным удовольствием рык. Мысли проносятся в голове одна за другой, взрываясь и рассыпаясь искрами на излёте. От "до чего же мерзко приходится вот таким мальчикам в подземке, если подготавливать себя приходится самим" до "чёрт бы меня побрал! До чего же это кр-р-расиво. Смотрел бы на это бесконечно".
Но бесконечно - вряд ли бы вышло. Нетерпеливый и голодный зверь прорывается наружу, пользуясь временной слабостью своего пленителя.
- С-тив-вен... Пож-жалуйста... Хор-роший мой... хочу Вас...
Стив рывком раздвигает колени парня, облизывает губы в предвкушении, нависая над ним и позволяя ещё одному обжигающему взгляду скользнуть вдоль его тела. А затем перехватывает запястья Годрона, прижимая их к полу за головой, и вжимается пахом между его ягодиц. Резкий толчок, и он проникает в податливое разогретое тело только на длину головки. Дальнейшее же движение - невероятно плавное, медленное, тягучее, ровно до тех пор, пока не проскочит с нажимом бугорок простаты, не войдёт до упора.
Судорожно выдохнуть, зажмуриться, замереть привыкая к пульсирующей удовольствием горячей тесноте, и позволяя привыкнуть Лавейену. Хотя это только мужчине кажется, что он замер. На самом деле он двигается всем телом, волнообразно, нетерпеливо, едва ощутимыми дразнящими толчками внутри.
Открыть глаза. Резко и широко. Невидящим взглядом впиться в губы мальчишки, чтобы наконец-то сорваться в безудержный ритм. Мощные, размашистые толчки, почти болезненные, звонкие удары бедренных косточек о бёдра Гордона, опаляющее дрожащее дыхание... Форменное безумие, резонирующее с гитарными рифами и биением сердца. Стивен не слышит, как он рычит, как ругается сквозь зубы, давая выход разрывающей изнутри энергии. Он почти не понимает, что происходит. Мир кружится в цветастом калейдоскопе, пульсирует, сжимается в точку и снова разлетается, заполняя всё вокруг своим естеством, имитируя вселенский взрыв.
Манера Стивена заниматься сексом не многим отличается от манеры целоваться, а потому была так же - на любителя. Слишком резко, слишком глубоко, слишком беспощадно. Он буквально вбивал, вкатывал парня в пол, наполнял собой, грозясь вот-вот прорвать тугие и хрупкие стенки нутра да и вовсе прошить насквозь. Он рычал, кусал шею и острые ключицы, сжимал запястья до боли, и всё укорялся, ускорялся хмелея и стервенея от невероятных и острых переживаний.
Он словно всем своим телом клеймил мальчишку, делая его своим. Выжигая память о других ощущениях, именах, лицах. И иногда, по крайней мере так могло показаться, сквозь рык и ругать можно было расслышать повелительно-властвующее:
- Мой... Мой мальчишка... Только мой мальчишка!

Стивен понимает, что каждое движение рискует стать последним в этом бешеном марафоне - до того остро и ярко он чувствует каждый миллиметр продвижения в сжавшемся, напряжённом теле любовника. Невероятная близость, испепеляющий жар... В какой-то момент Тоду кажется, что такими темпами он совсем скоро вотрётся под кожу Гордона и они станут единым целым существом. А это было опасно. Опасно потому, что организм замкнётся сам на себе и только тем и будет заниматься, что страстно любить себя сутки напролёт с редкими короткими перерывами на сон и еду.
Влажный от смазки и семени член Лавейена, плотно зажатый между животами, приятно скользит по коже, заставляя мышцы непроизвольно аритмично сокращаться. Осознание степени возбуждения мальчишки напрочь лишает возможности мыслить, дышать, воспринимать что-либо, кроме того, что сейчас происходит. Мир блекнет, выгорает, и остаются только стоны, вскрики, ритмичные удары тела о тело, яркие, взрывающие сознание ощущения и музыка. Музыка текущая сквозь них, наполняющая тела вибрацией и пульсацией самого возвышенного и мистического происхождения.
Стив отпускает руки мальчишки, сжимает его волосы на макушке у корней, тянет назад, заставляя запрокинуть голову, и вгрызается в неприкрытую шею, как раз там, где яростно пульсирует жилка. Ему нравится ощущать сердцебиение парня, проникаться этим ритмом и подстраиваться под него, всё набирая и набирая обороты.
Стивен сейчас похож на мощного, неудержимого железного монстра, переключающего передачи, разгоняясь едва ли не до первой космической. Сколько чёртовых лошадиных сил у него там, за грудиной? Насколько мощный его мотор? Одному только богу известно. Но Горди может утверждать наверняка, что создание это, совершенно безбашенное, мощное, властное, будет двигаться ровно до тех пор, пока мальчишка не кончит раз, а может ещё и ещё раз, пока не выгорит весь бензин, пока тело не откажется повиноваться, сведённое сладчайшими судорогами.

Стив глухо рычит, когда ногти мальчишки впиваются в кожу, срывая поверхностный слой эпителия, выгибается непроизвольно, тем самым проникая в мальчишку так глубоко, что, кажется, ещё немного, и он точно надорвёт его или разорвёт эластичный кокон мышц своим невероятным напором. Гордон тихо скулит, и этот скулёж превращается в крик, проникает в Тода, вибрирует в его сознании. Через силу мужчина открывает глаза, чтобы видеть это.
Взмокший, заплаканный, раскрасневшийся, с искусанными губами и растрёпанными волосами, липнущими ко лбу и вискам - Лавейен был прекрасен. Настолько, что мужчина толком не смог бы сказать, что именно послужило последним толчком у мощному, ярчайшему оргазму, выжигающему всё изнутри, током пробегающему вдоль позвоночника. Он смотрел и кончал, кончал и продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд. Так, будто перед его взором обнажалась величайшая из тайн, невероятнейшее из чудес.
Горячее семя толчками заполняло болезненно вздрагивающее тело, самого Стива бил крупный озноб. И в то же время всё это будто происходило не с ним. Слишком яркие ощущения выжгли в мужчине всё, присущее человеку, и теперь разум был до того кристально чист, что созерцание возводилось в степень просветления.
Неизвестно, сколько проходит времени - минуты ли, секунды, часы... Стивен медленно, плавно покидает тело мальчишки и укладывается рядом на пол, подперев щёку кулаком. Он не устаёт смотреть, но теперь ещё и легонько поглаживает низ живота, наслаждаясь тем, как тело само реагирует мелкой дрожью.

- Я обязательно приду к тебе с пирогом и вином из одуванчиков, парень. Ты этого стоишь, -  наконец говорит он, вспарывая как и прежде ровным и вкрадчивым низким своим голосом тишину. Закуривает и уладывается на спину, блаженно прикрывая глаза, улыбается, игнорируя огнём горящую спину. Стивен сейчас пуст и лёгок. Правильно пуст и правильно лёгок. Расслаблен, доволен и совершенно искренне счастлив.
"Ты невероятное существо, Горди. Не-ве-ро-ят-но-е. Я с тобой снова живу. Живу на полную. Надеюсь только, что тебе так же хорошо, малыш. Надеюсь, что не был с тобой слишком груб..."

- Так я пока никуда и не ушёл, - тихо смеётся Стивен, подкуривает ещё одну сигарету и протягивает Гордону. Странное дело, но сейчас, вопреки всем привычным своим забегам в подземку, совершенно не хочется вымыться, смыть с себя чужую и свою сперму, вывести этот запах, въевшийся под кожу. То есть, хочется, конечно, но совсем в другом ракурсе. Подставить своё тело горячим струям, смыть с себя липкий пот и вернуться обновлённым, свежим, чтобы продолжить приятное общение и, чем чёрт не шутит, решиться на второй заход.
Давненько так не было. Слишком давно не появлялся на горизонте тот человек, которого можно было назвать партнёром или любовником. У Стивена не было любовников. Были шлюхи, сладкие мальчики, сахарные ангелочки - пустышки на один раз, эдакие девайсы, заменяющие собой правую руку. Ничего приятного, ничего запоминающегося. Ни к кому ещё не хотелось вернуться хотя бы раз. Все те, кто оставался за спиной, служили низменным инстинктам, после удовлетворения которых вызывали отвращение и тошноту. Сейчас же, кроме инстинктов было что-то ещё. Уют, тепло и искренняя симпатия. Симпатия не только по части внешности и вкусовых предпочтений, а куда более глубокая, отчего всё произошедшее принимало некоторый сакраментальный характер.
- Зря ты так, по поводу вина. Оно невероятно вкусное. И тёплое. Я берегу его для самых особенных случаев, потому, на твоём месте я бы не стал так пренебрежительно относиться к моему предложению, - Стивен не осуждал и не читал нотации. Просто иногда, в моменты неприкрытой уязвимости, невероятно хотелось говорить, особенно если рядом находился человек, которому хочется доверять. - Знаешь, а ведь раньше в моей сексуальной жизни я частенько бывал именно снизу. Меня окружали ребята, который хотелось отдаваться... Вот так, в омут с головой, понимаешь, о чём я? Я тогда был поменьше. Весь такой угловатый, ломкий, прямо как ты сейчас. Дерзкий и весёлый, амбициозный, пробивной и уверенный в завтрашнем дне.  А потом... Они все закончились,эти славные парни, вымерли, как мамонты. Кто-то разбился на трассе, кто-то недолечил сифилис, кто-то получил свой кайфовый золотой укол и умчался в свой наркотический рай прямиком из прокуренного флета. И в мире стало намного меньше этих одскуловских идиотов. Наверное, именно тогда я повзрослел. Стал таким, какой я есть сейчас, - Стивен фыркнул, выдыхая струйку дыма к потолку и усмехнулся. - Эдакий монумент моему прошлому. Памятник в честь из всех. Только вот блядую поменьше... да, упарываюсь. Кокаин, трава, чайок, грибочки. Только я попритёрся к этому новому миру... Странный, странный безумный мир без точки опоры. Я прожил без малого пол-века, парень. И знаешь что? Я понимаю, что те золотые деньки ушли безвозвратно. Кто теперь будет воспитывать эту грёбанную бесбашенную молодёжь? Такие как твои тётка и дядя, такие как я. Мастодонты в своём роде. Вот только нас чертовски мало.

- У нас с тобой нет особого выбора, парень, - усмехнулся Стив, жадно затягиваясь последний раз, обжигая пальцы и губы нагревшимся фильтром. - Мы встретили друг друга и нашли что-то такое, что даёт ощущение уюта, покоя, умиротворения. Что-то, что по душе, что-то, что удерживает этот расшатывающийся мир в тех пределах, которые всё ещё входят в область нашего комфорта. А потому встречи неизбежны. По крайней мере мне так кажется.
Он потушил окурок и принялся нащупывать на полу свою чашку с кофе. Едва не перевернул её, что грозило ковру пятном, но вовремя перехватил и, не пролив ни капли, поднёс с губам. Отхлебнул с удовольствием и улыбнулся.
он не знал, насколько прав в своих мыслях и словах. Хотя бы потому, что "завтра" ещё не настало. Сегодня всё ещё продолжалось, окутывая своей атмосферой, неся на своей волне. Но это "сегодня" было невероятно приятным и правильным, а потому Тод не спешил с ним расставаться.
- Так как, говоришь, ты зарабатываешь на жизнь?

- Я себе представляю, - весело фыркнул Стив. - А я вот... неплохо устроился. У меня лаборатория клиническая. Единственная пока что в Нью-Йорке. Сотрудничаю со всеми, с кем только можно. Хотя... - поджал губы, - ...не люблю я бизнес. Не моё это. То есть оно-то, конечно, получается. Только люди не те. С ними только и можно что пить кофе и подписывать бумаги.
Недовольство Стива было вполне себе искреннее. И совсем не потому, что он не любил галстуки, пиджаки, рубашки и начищенные туфли, не потому, что ему не нравилась его двухэтажная квартира и пара машин на подземной парковке. Просто деньги и свою благоустроенность мужчина на самом деле любил куда меньше, чем возможность подкреплять любые дела приятным общением. Партнёры они тогда хороши, когда вы упились в говно, а он не бросает тебя там, где ты уснул, а помогает добраться домой, да ещё и пива по дороге купит, чтобы ты с утра похмелился. Такие отношения не портятся из-за прострочки или долгов.
- Мог, разумеется, податься в дельцы. Или управлять каким-нибудь борделем. Но только не в это время, - Стив поморщил нос, выражая крайнюю степень пренебрежения. - А ведь когда-то это были первые мои деньги. Мы с Чарльзом, моим тогдашним "папочкой" содержали этакого рода публичный дом. Только разница была в том, что работали у нас только те, кто действительно хотел. И жили мы одной огромной семьёй. Мы заботились о наших девочках и мальчиках. Все они получали образование, жильё, медицинскую страховку. Люди тогда другие были. И секс был другим. А сейчас это всё грязно. Потому и не полез. Мог, конечно, и хирургом работать... Но, снова таки, с детства меня приучали, что жить нужно так, чтобы прокормить себя и тех, кто тебе дорог. Дорогих людей пока не появилось, но... - цокнул языком и пожал плечами, - Не голодаю, это точно. Может... Если в жизни ничего не изменится, оставлю потом всё это дело сыну. А сам... не знаю... рвану по миру, доживать то, что не успел прожить по юности.

- А сколько лет сыну?
- Сыну сейчас должно исполниться двадцать три. Я десять лет его не видел. И... Честно говоря, я очень надеюсь, что он меня уже не помнит, - Стив пожал плечами. Не похоже, что эта тема была больной для него. Хотя мало ли, может мужчина просто довольно неплохо владеет собой и привык не показывать истинного своего отношения к ситуации? Но в конечном итоге его спросили, а пропустить вопрос мимо ушей было бы не вежливо.
Признаться, Стиву было что вспомнить и было что рассказать, но некоторые вещи он предпочитал не рассказывать даже себе. Может быть боялся, а может просто уже признал и потерял какого-либо рода цвета, окрашивающие факты. Словом, пока не спрашивали - он и не говорил. А спрашивали редко. То есть никогда. Иногда всеобщее наплевательство по отношению к биографии посторонних людей было полезной штукой.
- А защищённый секс ты не пробовал, парень? - Стив приподнял бровь, иронично хмыкнув. В общем-то - ничего странного, и даже похвально, что периодически мальчишка проверял себя на всякого рода инфекции. Но теперь ответ на вопрос "так сколько же их было у тебя" становился практически очевидным. Стало быть, постоянного партнёра нет, половая жизнь - хаотическая. И Тод вовремя себя одёрнул, предупреждая слишком бурную реакцию. Ведь он и сам не блюдёт целибат и время от времени находит дырку, в которую можно засадить. А ведь ему уже сорок четыре. Чего уж говорить о мальчишке, в самом расцвете гормонального бума?

- А я резинки не купил, - пожал плечами Стив с каким-то не то равнодушием, не то с хорошо затаённой обидой. - Потому, что секса сегодня не планировал.
Ну, по крайней мере не соврал. Он действительно сегодня ничем таким заниматься не собирался. Напился бы в хлам, может быть даже курнул бы в одиночестве, поймал бы волну "ностальджи" среди всех доступных настроений. Может быть даже подрался бы. А потом отправился бы домой, спать. А, может быть, не сразу спать. Может, для начала собаку выгулять и потом - точно спать. Потому, что завтра ранний подъём и пара деловых встреч. И вот как раз завтра вполне можно было бы уйти в загул, предварительно подготовившись.
Но теперь не хотелось ни загулов, ни прогулок с собакой, встречи подмывало отменить и молча провести остаток вечера в кресле, слушая Цеппелинов, где и уснуть под утро.
Бывали моменты, когда диссонанс в атмосфере начисто выбивал из колеи. И сейчас был как раз этот момент. Потому мужчина подтянул джинсы, приводя себя в более ли менее божеский вид, отлепился от пола, отряхнулся от крошек, прилипших к влажным царапинам и опустился в кресло. Закурил и наклонился для того, чтобы забрать пола свой кофе.
Вот теперь пришло ощущение дискомфорта в от свежих ссадин и лёгкое раздражение, граничащее с желанием вежливо откланяться и уйти.

- Так никто и не заставлял, - фыркнул Стивен, не открывая глаз.
На самом деле ему сейчас хотелось отругать мальчишку, может быть даже прикрикнуть на него, может быть даже хорошенько отхлестать по щекам. Только ни причин ни поводов не было. Что так разозлило Стива? Чёрт его знает. Может то, как парень ответил на его вопрос. В плане не содержание, а форма. Содержание как раз было понятно, как божий день. Но неужели Горди предположил, что Стив из тез, кто чешет всех под одну гребёнку? Если так, то их сексуальный контакт был бы совсем другим. И не здесь. А где-то там, на холоде. И единственное, что по себе оставил бы Тод - это пару смятых купюр, синяки да ссадины. С Лавейеном же мужчина был максимально деликатен, воспитан и трепетен.   
А может быть то, что нельзя было никак оспорить богатый сексуальный опыт Гордона. Пусть у него была не сотня любовников, а всего пятнадцать, Стиву эгоистично хотелось, чтобы парень был практически девственником. Ну, пара-тройка партнёров не в счёт.
И чем больше мужчина объяснял себе, что права на такие мысли не имеет, тем более в первый вечер знакомства, тем больше уходил в себя, не позволяя необоснованному негативу выплеснуться наружу. Правда, теперь всё то, что происходило от силы десять минут назад, казалось невероятно далёким, едва ли не вымышленным. Тод вслушивался в музыку, стараясь заместить ею все свои мысли и ощущения, сгладить острые грани неприятного своего настроя.
"Ну в чём винить-то это дитя, воспитанное на развалинах уходящего века Вудстока? В том, что у него своя жизнь, свой опыт, и ты, старый хрен тут совершенно не при чём? В том, что ты случайный, и вечер случайный, и секс случайный? Успокойся. Почисти мозги и оставь его в покое!"

Стивен ошарашено моргнул.
По началу он даже не понял, что это было, потому, что так и не успел открыть глаза на момент удара. И только потом, когда нагнали ощущения, когда щека вспыхнула неприятным таким горячим покалыванием, всё как то разом сложилось в одну картинку. Чего-чего, а вот этого он точно не предполагал, когда говорил с Гордоном в баре, когда шёл сюда, когда занимался с ним сексом и даже позже, когда атмосфера куда-то улетучилась.
Медленно он поднялся в кресла, глядя мальчишке прямо в глаза. И было в этом взгляде что-то недоброе, опасное, тёмное. Что-то, что заставляло сжаться, напрячься и вжать голову в плечи. Довольно грубо и мощно Тод толкнул Лавейена в плечи, заставляя отлететь на диван, где и поймал его, прижимая руки к спинке и крайне опасно вжимаясь коленом в его пах.
- Никогда и ни при каких обстоятельствах, сучёнок, не позволяй себе ударить того, кто не готов ответить на удар. Это всё равно, что ударить в спину. Ты меня понял? - голос тем не менее оставался невероятно спокойным, но говорил он с нажимом, будто после каждого предыдущего слово стояла точка, а каждое новое начиналось с заглавной буквы.
Да чёрт с ним, что Гордон намнил себе невесть что. И бог с ним, что только что закатил почти что бабскую истерику. Молодость, обиды, желание быть оцененным по достоинству - всё это известно, всё это пройдено. Но за то, что мальчишка сейчас сделал во времена молодости Стива били. Били долго, больно и всей толпой. Воспитывая нечто наподобие внутреннего кодекса чести.
Будь Лавейен барышней, Стив бы ещё промолчал. Барышням многое позволено. Но Гордон был парнем. А парней можно и нужно воспитывать. Не важно - словами ли, действиями.
И то, как себя вёл Стивен было вызвано именно этой пощёчиной, а не тем, что слова мальчишки больно зацепили. Во-первых, едва ли не каждое выглядело оправданием, дескать "Вы у меня лучший, а предыдущий десять были поиском" или "я не виноват, что с кем-то трахался, мне едва ли не силой принуждали" - чепуха! Их он хотел точно так же, так зачем теперь делать вид, что никто из них ничего для него не значил. А, во-вторых, эта фраза, мол "хотите, чтобы я такой весь был и ждал, так делайте то-то и то-то". Один единственный вечер ни Горди, ни, собственно Тода ни к чему не обязывал. И если буквально несколько минут назад хотелось остыть и не распаляться, а потом ещё и в гости заглянуть, то теперь, исключительно из настоящей и довольно глубокой обиды хотелось сказать что-то вроде "да дрочи ты на кого хочешь, а меня запиши одинадцатым." Но всё это сейчас не имело значения.
"Хотя что вообще имеет значение?" - с долей самоиронии усмехнулся Стив и отстранился от мальчишки, оставляя его вот так - напуганного и вжатого в диван. Как раз доиграла первая сторона пластинки, и осталась только тишина и шипение проскакивающей стопер иглы.
- Всё, воспитательный момент закончен. В следующий раз включай мозги, -Тод наклонился и подобрал с пола свою майку. - Если хочешь - я уйду. Нечего тебе забивать своё пространство ублюдками прошлого века, которые до сих пор цепляются за отжившие моральные ценности. Прости, что так получилось. Я меньше всего хотел испортить этот вечер.

Стивен хотел было что-то сказать, объяснить, подводя к и без того очевидным выводам. Но слова напрочь отказывались клеиться в стройные предложения, а молоть какую-то чепуху не хотелось. В конечном итоге... Чего уж там? Сам тут разоткровенничался, затронул ненужные темы, вывернул себя на изнанку почти всего, а потом - буквально несколько фраз заставили сомневаться в правильности поступков, ощущений и отношения. Ну, и как на всё это надо было реагировать? Что нужно было говорить сейчас, когда после всего сделанного и сказанного мальчишка говорит о какой-то судьбоносности и прочих цепляющих и располагающих мелочах.
"Ты старый дурак. Стив. И ты об этом ещё пожалеешь. Попьёт тебе пацан крови, как пить дать. Наизнанку вывернет, выпотрошит, а потом улыбнётся невинно, мол "я не со зла, просто детям всегда интересно как устроено всё внутри". И будешь волком выть. Так что лучше иди-ка ты, старик, отсюда по-добру по-здорову."
И вопреки всем доводам Стивен опускается на диван рядом с мальчишкой и приобнимает за плечи.
- Ничего, парень. Так случается. Значит, мы недопоняли друг друга. Ну, были у тебя партнёры до меня, ну так и я не свят. За мной всякой швали - штабелями. Половина - на повторный сеанс, а половина с пером под ребро. Жизненный опыт - это такая занятная штука... Так что никто ни в чём не виноват, - Стив говорил шёпотом, чтобы ни одна интонация не выдала его, не дрогнул голос, выливая на голову мальчишки боль и обиду, ворочающуюся внутри. - Всё. Забыли. Проехали. Для меня всё, что случилось - тоже не так просто. И, может быть, даже серьёзней. чем у тебя, молодой человек. Я не молод, не крут, а встречать закат своей жизни в одиночестве - это не самая весёлая перспектива. Там, наверху, у меня не осталось ни друзей, ни врагов... Так что ты, можно сказать, подарок. С характером, правда. И я бы тебя задушил пару минут назад, ей богу. Да почему-то сдержался. В общем, забудем об этом. У тебя... есть что-нибудь выпить?

Стивен плеснул себе немного коньяка, выдохнул и выпил залпом. Вытер тыльной стороной ладони щапящие потрескавшиеся губы и слабо улыбнулся. Вспоминались и другие уличные уроки, другие принципы, которые вбивались в голову едва ли не арматуриной. И чем больше Тод жил, тем искренне убеждался в правильности каждого из них. Сейчас он молчал, стараясь отпустить весь негатив, который скопился мокротой в лёгких. И по-немногу добивался успеха. Не сразу, не нахрапом, но постепенно и методично.
- Может приготовить чего-нибудь на ужин?
Мысль о еде и тем более о готовке послужили волшебной палочкой в экстренном отрешении от ненужных переживаний. Мужчина прямо-таки просиял, а в глазах появился тот самый лукавый огонёк.
- Идея хорошая. Давай посмотрим, что у тебя имеется и сварганим чего-нибудь. Я это дело люблю. И готовить, и есть. Как говорил один мой приятель, бери от жизни все её дары, особенно естественные: сон, секс, еду и чудо-растения, открывающие нам путь в небеса.

- А что кроме мяса имеется? - Стив забрал свои сигареты, кофе и осторожно так заглянул на кухню. Для него лично это место в квартире всегда было сакраментальным, а потому впускал туда очень не многих. Вот и в чужих квартирах уважал суверенное пространство хозяина. - Я тебе тут мешать не буду? Или у тебя это ритуальное занятие без свидетелей и помощников?
На самом деле Стивен очень с натяжкой представлял, где в подземке люди берут еду. А потому бурная фантазия часто изображала всякие жутики, а ля поедание пробегающих мимо животных. И если бы любого другого жителя поверхности смутила бы такая перспектива, то Тод проникся искренним интересом и от всей широты души любопытствовал, всё ли "так плохо" на самом деле.
Да. действительно, если начать разбирать сурового мистера олдовой закалки, то в сердцевине его можно было отыскать ребёнка. Жизнерадостного, простого, немного злого и кусючего, но невероятно любопытного, отзывчивого и готового поддержать в любых, даже самых сумасбродных идеях. И вот сейчас этот ребёнок откровенно подумывал, насколько интересные вкусовые качества, например, у крысятины.

- Ну, вот и здорово. Если ты откопаешь какие-нибудь специи, лучок и растительное масло, то из всего этого дела можно сделать хорошей и вкусной еды дня на три четыре, это если я у тебя пропишусь. А тебе одному и на неделю хватит, - Стивен уже совершенно по-хозяйски рассматривал и щупал предложенные продукты, зажав дымящуюся сигарету в уголке рта.
На самом деле он любил маленькие кухни, да и маленькие помещения в целом. Была в них скрыта какая-то конфиденциальность, интимность, которая для Стива была в особой цене. Вот он и смог окончательно расслабиться, полностью погружаясь в компоновку предложенных ингредиентов во что-то съедобное, а главное - вкусное. Пока что в голове вертелся рецепт "пьяного" рагу. В идеале понадобились бы сливки или сметана, но Тод почему-то не решался спросить о наличии оной, так как сильно сомневался в том, что это является хоть сколько-нибудь ходовым продуктом в подземке.

- Тут остринка как раз в тему. Хотя хорошо было бы добавить ещё смягчающий момент, типа сметаны или йогурта. Но это не обязательно, если у тебя в закромах этого не имеется. Кстати, а лапша у тебя есть? Лучше - рисовая. И мука. Мука просто обязана быть. Ты же печенье печёшь...
В голове с Тода уже во всю кипела работа. Он вычислял последовательность добавления ингредиентов, степень их термической обработке, пытался вычислить временные промежутки между манипуляциями. У кого-то готовка была процессом творческим. Стивен же это творчество видел в математике и алгоритмах создания шедевра.
- Так-так... Осади меня, парень, иначе я войду в раж, и тебе только и останется сидеть, курить и наблюдать. 
Когда-то Стивен готовил часто и с удовольствием. Было для кого. Для невероятно подвижного сынишки Чеза, который с младенчества был гурманом. А с тех пор, как Стивен принял образ жизни одиночки, баловал себя он крайне редко. Ну что за радость - готовить и есть самому? Просто проверить, всё ли получилось так, как предполагал? Малый приз за старания.

- Я тебя одного никуда не пущу, - совершенно серьёзно заявил Стивен и даже прекратил фантазировать на тему готовки, откладывая продукты в сторону. - Один ты никуда не пойдёшь. Лучше я сгоняю, а ты пока займёшься подготовкой продуктов.
Вот и взыграли привычки папочки. Гордон сейчас, после всего пережитого, казался маленьким и беззащитным, а мир вокруг - опасным и полным всяких дурных вещей, с которому парню лучше было не сталкиваться. Паранойя ответственного взрослого была неискоренимой чертой. Стиву приходили в голову сотни не самых приятных мыслей на тему того, что именно может случиться с Горди, а оттого он хмурился и выглядел невероятно убедительным.
- Ну или в крайнем случае пойдём вместе. Ночь на дворе, парень. А я не хочу сходить с ума оттого, что ты где-то задержался, потому, что очередь в очередной лавке. Так что можем и без лапши обойтись. От этого блюдо хуже не станет. Оно просто будет другим.

- И не думай на меня злиться, парень, - мягко улыбнулся Стив. - Это я так забочусь. Привыкай.
Мужчина развернулся к своему операционному столу и крепко задумался над тем, что бы такого поручить мальчишке. В голову не приходило совершенно ничего, а потому он отделался самым лёгким решением. К тому же это занятие никогда не было Тоду по душе.
- Займись чисткой картошки и пары луковиц. Ты воду, кстати, на кофе поставил, или я могу её использовать, чтобы ошпарить томаты?
Что-то опять неуловимо изменилось. Снова всплыла на поверхность странная, необъяснимая нежность, подкреплённая сваями флешбеков и спутанных ассоциаций. Стивен опять погружался в уют и спокойствие и невероятно хотелось затискать парня, мирящегося с прихотями капризного стареющего олдфага. Хотя нет. Не так. Просто хотелось затискать. Обнять, поцеловать за ухом, вдохнуть запах его волос и почувствовать в полной мере этот неповторимый миг совместности и совместимости.

- Когда я готовлю, я, по большому счёту, выпадаю из мира, парень, - пожал плечами Стив и почесал ножом за ухом. - Потому, если тебе будет удобнее с музыкой - включай. Я ничего не имею против. А очень даже за.
Когда чайник закипел, Тод обдал кипятком два томата и принялся их чистить, после чего потёр на тёрке, формируя из него своего рода кашицу. На порцию кофе воды хватало. Или даже на две. Но Стивен сейчас был слишком увлечён делом, чтобы отвлекаться даже на любимейший напиток.
В небольшой кастрюльке он смешал томатную пасту, соль, специи и сметану, да так и оставил на медленном огне, периодически помешивая сию субстанцию, именуемую соусом, время от времени подсыпая муки в качестве загустителя.
- А чем ты увлекаешься по жизни, Горди? Ну, кроме книг и действительно хорошей музыки. О чём мечтаешь?
"А вот о чём мечтаешь ты, старый хрен, уже давно понятно, и странно, что ещё не настолько очевидно, как тебе самому кажется. Прекрати таращиться на пацана! Дырку прожжёшь!"

- Знаешь, наверное, это самые правильные мечты. Только как-то они тебе не по возрасту, парень, - горько усмехнулся Стив и снова повернулся к плите, чтобы привести в порядок мимику и продохнуть по-человечески, а так же решить, чем себя занять, чтобы не слишком глупо себя вести.
Он принялся нарезать полукольцами лук и картофель - кубиками, стараясь вложиться в это занятие если не полностью, то по большей части. Просто как-то слишком оно было по-домашнему, слишком привязывало, слишком щемило где-то за грудиной и глотать было тяжело, так, будто если что-то заденет мощнее на глаза навернутся слёзы. Глупые слёзы старого сентиментального идиота. Слишком давно он ни для кого не готовил, ни с кем не болтал на кухне. Единственным слушателем последние несколько лет был верный пёс Хьюстон. Но Хью ничего не говорил в ответ, не заполнял пустоту какими-то очень важными мелочами. Нет, он был единственным и самым верным другом Стивена, и мужчина был крайне признателен за то, что Хью ждёт его, любит, прощает. Что когда тот приходит в полном угаре - тащит за штанину в ванную, и не отстаёт, пока Стив не умоется и не приведёт себя в более ли менее божеский вид, а потом - провожает до самой кровати. Что может надрывно и долго лаять и выть, когда хозяина скосит жёсткая и безапелляционная порция ломки, до тех пор, пока кто-либо из соседей не вызовет скорую.
Хью не раз спасал жизнь Стивена, а Стивен - шкуру Хьюстона.
А вот человека в жизни успешного бизнесмена - не хватало. Не хватало до той степени, что время от времени хотелось по стенам лазить, на луну выть, лезть в петлю. И сейчас он больше всего боялся привязаться, прикипеть к мальчишке. Единственные отношения, в которые верил Стив - это в отношения проверенные временем. А потому сейчас он занимался самовнушением, пытаясь втолковать самому себе, что нельзя подсаживаться на эту зыбкую близость. Наркоту всегда можно достать. А вот Гордона... Вряд ли.
- Зрелые у тебя мечты. Очень. Я о таком задумался только в тридцать пять. Может даже ближе к сороковнику.

- Вы просто очень торопитесь жить. Всё время торопитесь.
Стив мог бы сказать ещё очень многое. Он мог бы говорить о страхе, о том, что в некоторой мере страх - это здравый стопер, полезная штука, накрепко привязанная к инстинкту самосохранения. Но ещё больше о том, что очень важно пронести себя такого, каким ты есть, сквозь все передряги и неурядицы, чтобы однажды тебя разглядели и приняли. Что важно жить, жить каждым мигом. Что страшнее всего в новом поколении - не глупость, не безответственность, а пустота. Незаполненность души. Отсутствие того, что раньше впитывалось с материнским молоком. Нет высоких фантазий, перевелись правильные революционеры, сменившись бунтарями-идиотами, которым не важно против чего они, важно - что за себя.
Стив рассказал бы о том, что в мире есть много прекрасного, ради чего стоит жить. А ещё есть любовь. И к этой любви надо обязательно придти чистым. Не обязательно девственным по факту, но девственным в каком-то сакральном смысле. Что единственный страх, который стоит преодолеть в себе - это страх перед взаимностью.
Рассказал бы о том, что Гордону стоит бросить всё и отправиться наверх. Что там он далеко пойдёт и многого добьётся.
Он мог бы говорить бесконечно. Но вместо - нарезает овощи и сбрасывает их в кастрюльку с разогретым маслом, стараясь не поворачиваться к Лавейену. Не смотреть. Зачем парню всё это слушать? Зачем ему знать о той чепухе, что рождается в голове успешного, интересного но бесконечно одинокого чужого мужчины?

- Я и сам-то никому давно не готовил. Себе, разве что, да Хьюстону, - Стивен отменно справлялся с дрожью, разливающейся по телу  и с нежелательной дрожью в голосе. Объятья? Поцелуи? Как давно это было. Со шлюхами он не целовался принципиально. Шлюхи никогда не обнимали. А потому ощущения казались совершенно новыми и острыми, так будто прежней жизни не было, будто память о том, что было - это память десятков реинкарнаций. А вот теперь всё происходило по-настоящему. 
Оставив овощи тушиться - нарезал мясо кубиками и немного обжарил в масле с чесноком, а затем и его отправил в общую кастрюлю, обильно залив сверху соусом и добавив немного коньяка. Накрыл крышкой, и теперь в полной мере мог посвятить себя разговорам с Лавейеном. Только слова застревали где-то на уровне грудины, скапливались комом и давили изнутри.
- Я чертовски отвык от всего этого, парень. От того, что в квартире можно находиться ещё с кем-то. От того, что для кого-то можно готовить, что с кем-то можно говорить. Я вообще толком говорить отвык. Там, наверху, новые порядки. Порядки бизнеса, возведения новых правил и канонов. Пока в этой суете ни у кого нет времени на то, чтобы трепать языком и смотреть на кого-то кроме себя. Потому я почти разучился говорить и косноязычен до невозможного.

- То что я понятно выражаюсь не может не радовать, - фыркнул с долей самоиронии. - Хотя, иногда я почти уверен: ещё немного, и я начну выть, скулить, рычать и лаясь вместо человеческой речи. Говаривают, что словарный запас и вообще слова в употреблении в памяти остаются до тех пор, пока есть с кем их применять. Я по большей части общаюсь с печатным текстом и псом. Так что... - пожал плечами, - жизнь на поверхности - тот ещё праздник. Скукотища смертная. Если тут, в подземке, контакт неизбежен и люди в той или иной мере зависят друг от друга, как дельцы, например, от нариков, а нарики от дельцов, то там, - Стив поднял голову, указывая наверх, - Там ты просто никому нахрен не нужен. Если ты, конечно, не шлюха или не работодатель. Вот у кого, а у них спрос всегда большой.
Тод ещё хотел добавить что-то о том, в каком плачевном состоянии сейчас система образования, но прикусил язык. Не любил он рушить чужие мечты, а потому до поры решил не возлагать такую ответственность на свои плечи. Хотя рано или поздно сказать всё равно придётся. И если это сделает не он, то кто-то другой. И вот на что тогда придётся надеяться Гордону? На что рассчитывать? К чему стремиться? Вечно быть разнорабочим?
"Ну вот, а теперь тебя начнёт волновать его судьба, старый педофил. Станешь ему вторым папочкой и будешь компенсировать на нём всё то, чего не отдал Чезу? И найдёшь сотни отмазок для того, чтобы давать ему и то, что сынишке успел дать?" - вдоль спины Стивена пробежал холодок и тот передёрнул плечами.
- А вообще... Химией, говоришь, увлекаешься? Тогда знаешь что? Я пригляжусь к тебе, парень, и, вполне вероятно, у тебя появится более ли менее стабильная работёнка.

- А, по-твоему, в университете тебе дадут больше, чем ты знаешь? - Стив приподнял бровь. Разумеется, Горди этого не видел, но мимику никто не отменял. Накрыл ладони парня и бережно погладил большими пальцами. - Так что вместе с пирогом и вином я обязательно притащу тебе пару университетских учебников. А там - дело практики. Приспособишься, поучишься. сто раз одну и ту же манипуляцию проведёшь и ничем не будешь отличаться от профессионалов. Надо ведь и тебе как-то на ноги становиться. А это лучше. чем торговать оружием, зельями или собой. Других источников, приносящих нормальные деньги - сейчас хрен найдёшь. На зарплату механика не то, что семье не поможешь, но и сам выживаешь с трудом.
Стивен больше всего боялся показаться навязчивым в своей заботе. Или ещё пуще - прослыть трепачём и корыстным сукиным сыном, польстившийся на красивый задок, за обладание которым готов пообещать золотые горы. Нет, разумеется, Гордон как любовник пришёлся ему по нраву. Но кроме этого было множество моментов, которые пробуждали внутри нечто такое, что не давало махнуть рукой на мальчишку и его судьбу. В конечном итоге Стивен Тод был довольно дисциплинированным животным и низменные свои потребности не ставил в списке приоритетов выше прочего.

- Да пока не за что. До этих пор я только языком треплю, и ничего толком не сделал, - вздохнул и покачал головой. Он-то даже своё слово нарушил, на тему того, что не воспользуется радушием гостеприимного мальчишки. Так что словам его - грош цена и никакой веры. - Вот когда принесу, тогда и скажешь спасибо.
По крайней мере так было куда более честно. "Спасибо" - это боль одно из немногих слов, которыми Стив дорожил и которые сохранили свою цену не смотря на общую затасканность среди других двуногих. А потому он считал, что "спасибо" это надо заслужить. Делами, разумеется. И, разумеется, действительно хорошими и бескорыстными. Тут-то как раз и родился диссонанс внутри: а насколько бескорыстно это получается, если Стивен буквально вербует себе нового работника? Ну, по крайней мере эта сделка стоила свеч и не шла в разрез с чувством достоинства парня.
Работать в лабе - это не задом торговать.
- Слушай, Горди... А у тебя есть секреты, о которых ты никому никогда не рассказывал?
Разговор поражал своей непоследовательностью. В первую очередь - самого Стивена. Это как если думаешь постоянно о чём-то одном, а говорить приходится о другом, вот только мысли из головы никуда не деваются, и рано или поздно ты скатываешься к этой самой, интересующей тебя теме.

- Есть, разумеется, - пожал плечами Стивен и немного отстранился, чтобы развернуться к парню лицом. - Они у всех есть. У кого-то маленькие у кого-то огромные. Не бойся, я не стану выспрашивать. Мне просто интересно - почему ты никому не рассказывал о них? В чём причина? Отсутствие надёжных людей? Или страх признать?
Стивен внимательно смотрел на мальчишку. Так. будто то, что он скажет имеет самое большое значение из всего того, что было произнесено за вечер.
"Ну ты чего, стары болван? Брось это. Хватит искать людей, с которыми можно поговорить, хватит искать себе оправдание в других людях. На что ты надеешься? На то, что по причинным признакам ты почувствуешь себя менее одиноким? Дескать, не одного тебя что-то грызёт? Так успокойся. Действительно - не одного тебя. Не один ты трус. Не один ты просыпаясь по утрам чувствуешь отвращение по отношению к самому себе."
Он вслепую нашарил оставленные им на столешнице сигареты и прикурил одну, забивая дымом молчание и собственные мысли.

- Ну... скажем так: всякий раз, когда ты раскрываешь секрет, есть как минимум два варианта. Либо тебя будут считать таким же мудаком, каким считаешь себя сам, либо наоборот - помогут понять, принять и отпустить.
А от души таки отлегло. Стив услышал то, что хотел услышать, а потому и дышать стало немного легче. На самом деле - последнее дело тянуть из кого-то тайны. Но иногда, втихаря, мужчина мечтал, что найдётся смельчак, который выпотрошит этот нарыв. Будет больно, но потом станет легче. Обязательно. Потому, что секреты - это как стоячая вода. Со временем она превращается в болото и затягивает тебя. А Стив наивно полагал, что ещё вполне себе ничего, что ещё на что-то сгодится, что всё у него ещё будет. Потому хоронить себя в себе же самом не хотелось. То есть хотелось, но периодически. И не в себе, а в чём понадёжнее. В цинковом гробу, например. Но это случалось крайне редко, приступами чёрной меланхолии. И сейчас был не тот момент.
- На самом деле секреты - они такие же, как и страхи. Если принять их, если понять и изучить - они перестанут казаться страшными и просто улягутся, как очередная веха жизни. Но это бывает невероятно сложно. Особенно когда речь не в стыде. А в невозможности и неумении себя прощать.

- Хочешь попробовать? - улыбнулся лукаво и весело. Так, как улыбался тогда, в баре "Девятого круга" и после. Живо, азартно, с огоньком. - Можем рискнуть. Я не против. Только для этого нужна подходящая атмосфера. Можем присесть друг напротив друга, свет приглушить, вооружиться кофе с сигаретами и начинать.
Подобная идея пугала и интриговала одновременно. А всё, что пугает и интригует Стив всегда спешил попробовать. Так было с байками в детстве, с тяжёлой музыкой, с наркотиками, с первым сексом. Так почему бы и не поиграть в моральный стриптиз. В конечном итоге подобная возможность не выдаётся каждый божий день. И, в случае полного краха что Лавейен, что он сам могут сделать вид, что они всего лишь случайные попутчики, встретившиеся в одном купе.
- Только с одной поправочкой, которая приблизит игру к "Русской рулетке". Когда отвечаешь - не отводить взгляд. А смотреть вопрошающему в лицо. Пойдёт?